Основан в 1993 году
в целях объединения
и координации усилий политиков, общественных деятелей, ученых для содействия решению актуальных вопросов
в сфере политики и экономики, развитию гражданского общества и правового государства.
Взгляд
Июль 2025

Тернистое будущее Европы через призму городов-фронтиров
Европа шагает в XXI веке по тернистому пути, усеянному вызовами массовой миграции, социального раскола, радикализации и кризиса идентичности. Эти проблемы уже не абстракция на улицах конкретных городов.
Есть города, которые становятся своеобразными «фронтирами» - передним краем, где континент сталкивается со своим будущим лицом к лицу. Там, в Марселе, Мальмё или Брюсселе Европа испытывает на себе боль и противоречия грядущего. Указанные города числятся среди наиболее многонациональных и взрывоопасных на континенте. Судьбы этих городов-фронтиров – как нервные узлы европейской цивилизации, обнажают ее глубинные трещины и предвосхищают грядущие схватки за будущее континента.
Мальмё: параллельные миры шведского эксперимента
Здесь находится единственный прямой мостовой переход, соединяющий Скандинавию с континентальной Европой – Эресуннский мост, который с 2000 года связал Мальмё с датской столицей Копенгагеном. Геополитически Мальмё олицетворяет связку между Северной Европой и ЕС.
Мальмё, третий по величине город Швеции, часто называют «шведской столицей мигрантов». Уже к 2017 году у 54% жителей города хотя бы один из родителей был иностранцем.
В этот порт хлынули беженцы из Ближнего Востока и Африки – от Сирии и Ирака до Сомали – сменив волны миграции прежних десятилетий из Югославии, Ирана, Польши. На сегодняшний день около четверти населения Мальмё – мусульмане. Город стал самой многонациональной точкой Скандинавии, настоящим микрокосмом мира. Казалось бы, это и есть воплощение прославленной шведской модели толерантности: в городе представлены выходцы более чем из 170 национальностей1.
Однако изнанка этого многообразия – растущая сегрегация и насилие. Премьер-министр Швеции Магдалена Андерссон еще в 2022 году признала горькую правду: страна не смогла интегрировать прибывших за последние десятилетия мигрантов, что привело к возникновению «параллельных обществ» и всплеску организованной преступности2.
«Мы живем в одной стране, но в абсолютно разных реальностях», – заметила Андерссон, описывая разлом между благополучной «старой» Швецией и замкнутыми иммигрантскими кварталами3.
В печально известном районе Росенгорд машины полиции патрулируют обугленные улицы: именно там в 2022 году после провокационного сожжения Корана прокатились беспорядки, закончившиеся 100 жертвами/ранеными среди полицейских4.
Это столкновение крайностей – радикального исламизма с одной стороны и ультраправого экстремизма с другой – стало сигналом тревоги для всей Швеции.
Некогда уютный индустриальный город, Мальмё сегодня фигурирует в новостях как символ социального упадка. В мировой прессе его рисуют «столицей гранатовых взрывов» и чуть ли не «зоной боевых действий», где за 5000 долларов киллеры легко берутся за заказное убийство5.
Недавнее двойное убийство двух британских бизнесменов здесь лишь усилило эту мрачную славу, показав, как далеко шагнула транснациональная криминальная сеть – от торговли наркотиками и оружием до сведения счетов6.
Для внешнего мира Мальмё превратился в «мультикультуральный кошмар», наглядное воплощение того, о чем годами твердили критики миграционной политики.
Шведский рай, казалось неуязвимый для бед, поразивших остальные страны, дал трещину – убийства и взрывы пробили брешь в мифе о благополучной, толерантной Швеции7.
Неудивительно, что название Мальмё стало пугалом в риторике европейских популистов. В устах крайне правых он – «мрачный постер» того, что ждет Европу при неконтролируемой миграции. Даже за океаном о нем говорят: после волнений 2017 года Дональд Трамп указывал на шведские пригородные гетто как на предупреждение о провале, рожденном иммиграцией и бандами8.
Мальмё будто утратил связь с образом высокотехнологичного эко-города – вместо этого стал наглядной иллюстрацией того образа «прогрессивной Скандинавии», что, по мнению аналитиков, рушится в современной Швеции.
Хотя реальность намного сложнее, чем журналистские зарисовки, очевидно одно: здесь, на юге Швеции, страна столкнулась с тем, что ждет всю Европу. Массовая миграция без интеграции рождает «убийственную комбинацию» параллельных миров: пока в одном, благополучном, пьют кофе в хипстерских кафе, в другом молодые люди вербуются уличными бандами или фанатиками-проповедниками.
Швеция долго гордилась своим гуманизмом и открытостью – но теперь вынуждена кардинально пересматривать политику. После миграционного кризиса 2015 года, когда страна приняла больше беженцев на душу населения, чем любая другая в ЕС, Стокгольм радикально ужесточил законы о притоке мигрантов9.
Но упущенное поколение – дети приезжих, выросшие в обособленных анклавах – уже здесь. Их отчуждение, безработица, конфликты с законом стали отражением кризиса идентичности не только в Швеции, но и в масштабах всего континента. Пока же город живет одновременно в двух измерениях – европейского благополучия и периферийной безнадежности. И на стыке этих миров рождается тревожное европейское завтра.
Марсель: плавильный котел под давлением
На другом конце Европы, на берегу Средиземного моря, еще одна «горячая точка» - Марсель.
Франция веками смотрела на этот порт как на ворота света - «в Марселе, представители всех наций – марсельцы». Город, основанный финикийцами 26 веков назад, прошел через волны миграции: беженцы-армяне от геноцида, итальянцы от фашизма, жители Магриба после распада французской колониальной империи10.
Каждая волна оставляла свой след, смешиваясь в бурлящий bouillabaisse культур и верований. Сегодня Марсель – второй по величине город Франции – остается одним из наиболее многонациональных городов Европы. По оценкам, при населении ~850–870 тыс. в Марселе проживает около 200 тыс. мусульман, ~80 тыс. армян, столько же евреев, десятки тысяч выходцев из Коморских островов. По доле мусульман (порядка 20–25%) Марсель находится в числе лидеров среди городов Западной Европы11.
Кварталы севера мегаполиса населены преимущественно выходцами из Алжира, Марокко, Туниса.
Но под солнечной открыткой Vieux Port скрывается «город контрастов», расколотый на богатый юг и нищий север12.
В процветающих прибрежных кварталах Лазурного берега жизнь идет безмятежно, тогда как на беднейших окраинах царят безработица и преступность. Каждый четвертый марселец живет за чертой бедности13.
В лабиринтах северных районов безработная молодежь – зачастую потомки иммигрантов – чувствует себя забытыми в питательной среде наркотрафика и банд, сформировавшихся на месте закрытых заводов.
Последние годы Марсель все чаще напоминает хронику боевых действий. Только в 2023 году в городе было совершено рекордные 49 убийств, связанных с наркотиками14.
Недавняя история потрясла Францию – 14-летнего подростка наняли киллером, чтобы отомстить за гибель 15-летнего в разборках наркокартелей15.
В процессе он по ошибке застрелил ни в чем не повинного таксиста. Подобные эпизоды подпитывают образ Марселя как столицы преступности, «раздираемой десятилетиями беззакония и иммиграции, ставшей практически непригодной для жизни». Французские правые радикалы радостно указывают на Марсель как на символ национального упадка и провал «мультикультурализма»16.
Однако, как и в случае Мальмё, реальность сложнее, чем мрачные клише. Да, Марсель страдает от расовой сегрегации: бедность и насилие сконцентрированы в иммигрантских кварталах, вдали от обеспеченных районов17.
Государственные услуги там оставляют желать лучшего – школы недофинансированы, полиция появляется лишь постфактум, коммунальные службы годами закрывают глаза на руины социальных жилищ. Давно назревшие инвестиции приходят медленно или не приходят вовсе. И все же Марсель – это не просто ад на земле, каким его рисуют пессимисты. Это город-парадокс, город-зеркало, искаженное кривыми отражениями. Он отражает уродливую версию Франции – расовая сегрегация, нищета и нарковойны невдалеке от богатых кварталов18.
В Марселе наряду с болью есть и иммунитет надежды, выработанный за долгие годы сосуществования разных общин. Когда в 2005-м пылали парижские предместья, Марсель чудом избежал массовых погромов19.
Здесь лидеры мусульманской и еврейской общин вместе выходили на марши против насилия и ненависти.
Возможно, потому что для марсельца ненависть по этническому признаку – роскошь, недоступная в городе, где «чужих» просто нет: у каждого самого коренного жителя наверняка найдется дедушка-итальянец или бабушка-испанка20.
В Марселе растет политическая поляризация: одни требуют «закрутить гайки» – больше полиции, жестче наказания; другие указывают на глубинные социальные язвы – без исцеления причин репрессии бесполезны. «Если не лечить рану, она снова загноится», – говорит один местный житель о бесконечных призывах лишь наращивать присутствие полиции21.
Рана – это десятилетия бедности, геттоизации, утраты перспектив. Проблемы марсельских quartiers nords эхом отдаются по всему Евросоюзу: в каждой стране есть свой «север Марселя», где молодежь – европейцы по паспорту – чувствует себя чужой на празднике жизни. Эта отчужденность подпитывает и преступность, и религиозную радикализацию, и протестное голосование – весь спектр кризисов, сотрясающих европейский проект.
Брюссель: столица, которая разделена
Если Мальмё и Марсель – это, в известной степени пограничные территории, то Брюссель – самое сердце Европы, умудрившееся заболеть теми же болезнями.
Согласно последним исследованиям, в Брюсселе говорят на 104 языках (для сравнения: в 2001 г. фиксировались 72 языка).
Характерной чертой Брюсселя является высокая доля иммигрантов и иностранцев. Город пережил несколько волн миграции: в 1960–70-е сюда ехали рабочие из Южной Европы и Магриба для работы на фабриках и шахтах; с 1990-х – тысячи выходцев из Восточной Европы и других стран ЕС, привлеченные становлением Брюсселя как столицы Евросоюза.
В результате примерно 75% нынешних жителей Брюсселя имеют иностранное происхождение (иммигранты в первом или втором поколении). По этому показателю Брюссель конкурирует за звание самого космополитного города Европы. Около 1/3 жителей – иностранные граждане (не имеющие бельгийского паспорта) в регионе представлены 184 национальности. Для сравнения: еще в 1961 г. лишь 7% населения Брюсселя имело иностранное происхождение22.
Казалось бы, столица Европейского союза, город дипломатов и технократов, должна быть образцом благополучия. Но в нескольких остановках метро от сверкающих зданий Еврокомиссии лежит другой мир – коммуна Моленбек, ставшая печально знаменитой на весь мир. После терактов 2015 года Моленбек окрестили «столицей европейского терроризма». Именно там вырос и скрывался организатор парижской бойни Салах Абдеслам, оттуда тянулись нити к взрывам в самом Брюсселе.
Салах Абдеслам – исламский террорист бельгийского происхождения, который в 2022 году был приговорён к пожизненному заключению во Франции как единственный выживший член группы из 10 человек, совершившей теракты в Париже 13 ноября 2015 года, в результате которых 130 человек погибли и более 490 получили ранения.
За последние годы этот район так или иначе всплывал в связи с целой чередой джихадистских атак: и стрельба в Еврейском музее Брюсселя в 2014-м, и расстрел журналистов Charlie Hebdo в Париже, и попытка взрыва в поезде Thalys – все эти преступления объединяло то, что их следы вели в Моленбек23.
Европа содрогнулась: в самом ее сердце, рядом с кварталом НАТО и зданиями Евросоюза, выросло гетто, чьи обитатели объявили войну обществу, принявшему их семьи.
Причина этого в десятилетиях провальной политики и социальных ошибок. Бельгия – государство сложное, пронизанное внутренними разделениями: языковыми, политическими, общинными.
Годы недофинансирования, клиентелизма и управленческого хаоса создали в Брюсселе парадоксальную картину24.
Пока еврочиновники рассуждали об интеграции, на улицах Моленбека росло целое поколение молодых бельгийцев марокканского происхождения, для которых Европа оказалась мачехой. Высокая безработица, тесное жилье, отдельные «только для своих» школы и мечети – питательная среда для отчуждения. Еще до всплеска джихадизма район славился преступностью: грабежи, торговля наркотиками, уличные банды стали обыденностью. Так возник вакуум власти и надежды, который и заполнили радикальные проповедники. В тени брюссельских музейных кварталов взращивались люди, чья ненависть к Западу ковалась буквально по соседству с институтами ЕС25.
Моленбек стал уроком для европейских элит. Его пример обнажил «глубокую дисфункциональность» системы: оказалось, что даже в центре Европы могут годами терпеть гетто, пущенное на самотек.
Удивительно и то, что нищета и беззаконие здесь вплотную соседствуют с символами европейского единства – бедные кварталы Моленбека начинаются буквально за каналом напротив правительственных зданий.
Кризис идентичности Европы здесь особенно ощутим. Моленбекские события показали: если пустить дело на самотек, образуются параллельные вселенные – как в Мальмё – и рано или поздно они взрываются. Тогда на улицы европейских столиц выходят солдаты.
В каком-то смысле сегодня Брюссель вынужден заново изобретать европейскую идентичность, чтобы залатать зияющий провал между Еврокварталом и Моленбеком. Пока ответа нет.
Но ясно одно: будущее Европы в значительной степени решается на таких улицах, как моленбекские.
Сегодня судьбы городов-фронтиров – это не локальные казусы, а общее европейское зеркало. В них континент видит собственное завтра. Мальмё предупреждает о цене неконтролируемой миграции без интеграции: параллельные общества чреваты всплеском насилия и расколом ценностей26.
Марсель подавлен социальным неравенство: если закрывать глаза на гетто и «внутренних чужаков», выстрелы на улицах и рост экстремизма неизбежны. Брюссель ставит под сомнение саму устойчивость европейского проекта: красивые декларации бессильны, если реальная жизнь людей разделена невидимыми стенами27.
Тернистое будущее Европы уже наступило в этих городах. Для одних они – «предупреждение и ужас», для других – полигон, где выковывается новая Европа.
Города-фронтиры заставляют взглянуть правде в глаза. Они – как лакмус, выявляющий скрытые разломы. Европе срочно нужно искать пути к обновлению.
2025 год
Октябрь
Европейская «партия войны»: кто и почем?
Сентябрь
Миграция в Британии: от кризиса восприятия к политическому перелому
Август
Закат Европы: миф, реальность
или поворотный момент?
Июль
Тернистое будущее Европы через призму городов-фронтиров
Июнь
Редкоземельные металлы и геополитика: ресурс, который меняет правила игры
Май
Апрель
Мальбрук в поход собрался. Продолжение следует?
Март
Февраль
Звонок Трампа и европейская «партия войны»
Январь
2024 год
Ноябрь
Октябрь
Сама себя раба бьёт, что не чисто жнет
Сентябрь
Выборы в США 2024. Дебаты прошли, интрига осталась
Август
Стоит ли менять коней на переправе?
Июль
Итоги выборов в Великобритании: перевернутая страница или бег по кругу?
Июнь
Май
Апрель
Март
Трамп против Байдена (Необыкновенный матч, мультфильм 1955 года)
Февраль
Январь
2023 год
2022 год
Декабрь
С Новым годом российская экономика
Ноябрь
Октябрь
Европейский сад. Зима 2022-2023 близко.
Сентябрь
Королева умерла - надолго ли король?
Август
Июль
«А вы, друзья, как ни садитесь…»
Июнь
Май
Вячеслав Никонов: События вокруг Украины не достигли остроты Карибского кризиса
Март
Санкционный угар от Байдена: глобальные последствия
Февраль
Шахматная доска перевернута – обратный отсчет завершен
Январь
2021 год
2020 год
2019 год
Декабрь
О геологии, географии, мировой политике и немного об энергетической безопасности
Ноябрь
Острый эндшпиль в партии
«Северный поток – 2»
Октябрь
Сентябрь
Единый день голосования:
уже матрица или еще подумать?
Август
Двадцать лет Путина — взгляд из-за рубежа
Июль
Современный либерализм: «конец истории» превратился в кризис жанра
Июнь
Новое или еще не забытое старое
Май
Американские санкции:
история, инструментарий и последствия
Апрель
Украина: накануне решающего выбора
Март
Весна: на Украине политическая распутица
Февраль
«Северный поток – 2»: рубеж взят.
Берлин убедил Париж
Январь
2018 год
Декабрь
Игра с огнем или танец с сабельками
Ноябрь
Октябрь
Сентябрь
День выборов. Где тонко, там и рвется
Август
Июль
Реформы правительства – первый блин…
Июнь
Май
Апрель
Март
Февраль