Основан в 1993 г. в целях объединения
и координации усилий политиков, общественных деятелей, ученых
для содействия решению актуальных вопросов в сфере политики и экономики, развитию гражданского общества
и правового государства.
Публикации / 2000 / 06 / 01
«Доктрина Путина» в целом уже ясна
Наследство
Внешнюю политику, в отличие от внутренней, гораздо сложнее начинать с чистого листа. Инерция объективных факторов геополитического порядка, истории двусторонних и многосторонних отношений, долгосрочных международных обязательств и договоренностей, институциональных механизмов сотрудничества, фобий и предрассудков исключительно высока. Тем не менее, на протяжении 90-х годов российская внешнеполитическая парадигма менялась неоднократно. Начало десятилетия было ознаменовано преобладанием либеральной школы, которой противостояла главным образом школа национал-коммунистическая.
Либералы во главе с Андреем Козыревым видели главную задачу России в том, чтобы стать как Запад и частью Запада к ближайшему четвергу, а потому по большей части отождествляли ее национальный интерес с интересами западного сообщества. Результатом стало отсутствие собственной политики, проседание дипломатических усилий на всех остальных азимутах и, как следствие, потеря союзников. Выяснилось, что на Западе нас никто не ждет. А начало расширения НАТО бесповоротно отодвинуло либералов на обочину российской политики. Школа в сильно маргинализированном виде сохранилась в лице некоторых лидеров правого крыла СПС, но, очевидно, не оказывает на формирование нынешней политики страны никакого воздействия.
То же можно сказать и о национал-патриотической школе, задающей тон лишь на левой части думских трибун. Оценка Запада как однозначного противника, курс на самоизоляцию, ориентация на контакты со странами-изгоями (Иран, Ирак, Ливия), бряцание оружием и иллюзии о возможности возрождения СССР могли только отодвинуть Россию на глухую периферию мирового развития или привести страну к полному краху в процессе изматывающего и бесперспективно соперничества со всем остальным миром.
Со второй половины прошедшего десятилетия споры либералов и национал-патриотов по инерции продолжали занимать журналистов и западных аналитиков, но к практической политике никакого отношения уже не имели. Выработка международного курса осуществлялась в спорах двух не вполне оформленных, но вполне государственнических школ, которые одинаково объективно оценивали ситуацию в мире и реальные возможности России на нее влиять, но приходили к различным выводам. Одну из них можно условно назвать неоизоляционистской, а другую – интеграционистской.
Неоизоляционисты исходили из абсолютного примата для России внутриполитических проблем, которые должны решаться с опорой на собственное ресурсы. Внешняя политика, эксплуатирующая былые атрибуты величия, должна была ориентироваться на контакты в первую очередь с теми странами, которые сами тянулись к России. Коль скоро такие страны можно было обнаружить только в СНГ и Азии, то западный вектор становился второстепенным, а сам Запад оказывался под большим подозрением. В рамках именно этой школы большой популярностью пользовалась концепция “многополярного мира”.
Интеграционисты (школа вовлечения), также видившие главные проблемы внутри страны, полагали, что они могут быть решены только на путях вовлечения России в глобализирующуюся экономику, получения доступа к мировым финансовым потокам, движение которых, как известно, определяются на Западе. Отсюда – приоритет отношениям с теми государствами, которые являются наиболее важными экономическими партнерами (главным образом – Западная Европа) при поддержании внешнеполитической активности по всем основным азимутам.
К началу нового тысячелетия ни одна из школ не доминировала, а о последовательной, согласованной внешней политике можно было только мечтать. Впрочем, основная причина этого заключалась не в интеллектуальной убогости, которой как раз не было, а в отсутствии действенного механизма выработки, осуществления и координации внешней политики.
Наследство Владимир Путин получил незавидное. Поначалу казалось, что международная сфера вообще отойдет у него на задний план. Под сомнительным предлогом того, что президент и премьер не могут одновременно покинуть страну, а он совмещал эти посты, Путин отказался от зарубежных поездок, которые к тому же легко могли быть омрачены выяснением отношений по поводу Чечни. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Обнаружилось, что международная сфера – это поприще, к которому у нового президента явно лежит душа. Во всяком случае о внешней политике он высказывается куда более охотно, определенно и осмысленно, чем, скажем, об экономике, а по темпам международных контактов опережает даже непревзойденного до сих пор рекордсмена – Михаила Горбачева.
Новая внешнеполитическая доктрина уже обсуждена, но еще не обнародована. Однако шагов Путина, его выступлений и замечаний по международным вопросам (которые широко представлены на интернетовском сайте президента, в его книге) уже более чем достаточно для систематизаций и обобщений.
“Доктрина Путина” в общих параметрах ясна. Она не идет в русле ни одной из вышеперечисленных школ, хотя очевидно впитывает в себя элементы неоизоляционистских и интеграционистских подходов с преобладанием последних. Это – самостоятельная доктрина, которая имеет все шансы стать внешней политикой России на ближайшее десятилетие. Нельзя сказать, что все в этой доктрине гладко и непротиворечиво, но она существует.
Принципы
Главными чертами внешней политики России Путин назвал “преемственность и последовательность”. При этом, судя по всему, он видит необходимость преемственности не только по отношению к курсу Ельцина, но и во многом – к советской дипломатии.
Да, президент, в отличие от национал-патриотов, достаточно критичен в отношении наследия СССР, полагает, что мы “пожинаем горькие плоды этих десятилетий”. Он считает “крупными ошибками” решения о применении силы в ГДР в 1953 г., в Венгрии в 1956 г. и Чехословакии в 1968 г. Путин называет бессмысленной былую конфронтацию двух систем, результатом которой стало “перенапряжение военных сил двух блоков и … пустая трата ресурсов, накопление оружия сверх всякой меры”. Однако, в отличие от либералов, он не собирается полностью перечеркивать советский период или извиняться за него. Путин не усматривает ничего плохого в создании организации Варшавского договора, оценивая этот факт как закономерный ответ на действия НАТО. А вручая штандарт Федеральной пограничной службе, предложил склонить головы “перед героями Хасана и Даманского, Афганистана и Таджикистана”. Явным камнем в огород либеральной школы выглядит заявление о том, что “Россия не скоро станет, если вообще станет, вторым изданием, скажем, США или Англии, где либеральные ценности имеют глубокие исторические традиции”.
Вместе с тем Путин решительно оставляет “холодную войну” в прошлом, считая, что Россия уже избавилась от того, что с ней связано, чего нельзя сказать о наших партнерах на Западе. Ее окончание, наряду с устранением угрозы крупномасштабной ядерной войны, ускорением глобализации, он называет в числе основных позитивных изменений в мире за прошедшее десятилетие.
На другую чашу весов – новых проблем и опасностей – Путин кладет межэтнические противоречия, агрессивный сепаратизм, увеличение разрыва между богатыми и бедными странами, распространение оружия массового поражения, рост международного терроризма и организованной преступности, экологические вызовы.
Говоря о более узко понимаемых, непосредственных угрозах безопасности страны извне, президент предельно четок и лаконичен: “Россию будут стараться разваливать не с помощью ядерного оружия и угрозы применения ядерного оружия. Попытки развалить Россию мы с вами наблюдаем сейчас. Основные угрозы – в локальных конфликтах”. Принимая во внимание значение, которое военная операция в Чечне имела на этапе восхождения Путина на вершину власти и имеет сейчас, а также отсутствие у него отчетливого антизападного комплекса, столь суженная трактовка внешних угроз не представляется удивительной.
Оценки президентом места и роли России в современном мире несколько противоречивы, что, наверное, неизбежно, учитывая объективную нестыковку между ее сохранившимся военным потенциалом, геополитическими возможностями и экономической слабостью. С одной стороны, Путин отдает дань риторике “великой державы”, полагая, что Россию преждевременно отпевать в этом качестве. Он считает завершенным процесс формирования новой, постсоветской идентичности страны и видит возможность исполнения его роли одного из ведущих мировых игроков: “Россия уже давно не урезанная карта Советского Союза, а самостоятельное государство, вполне самодостаточное, приобретает все большую и большую уверенность в себе”.
С другой стороны, он вовсе не пребывает в плену великодержавных иллюзий, прекрасно понимает, на каком свете мы находимся: “Россия переживает один из самых трудных периодов своей многовековой истории. Пожалуй, впервые за последние 200-300 лет она стоит перед лицом реальной опасности оказаться во втором, а то и в третьем эшелоне государств мира”. Путин демонстрирует полную осведомленность о сравнительных экономических индикаторах экономического развития основных стран, видит очевидную недостаточность этого фактора силы у России.
При этом, отвечая на вопрос о стратегическом направлении выхода из ситуации экономического отставания, он становится скорее на позиции интеграционистов, отвергая идею опоры в основном на собственные ограниченные ресурсы и отстаивая вовлечение России в мировую экономическую систему. “Конечно, можно пойти по логике изоляции, - заметил президент на совместной пресс-конференции с Тони Блейром. – Уверен, что такая логика неприемлема и пойдет во вред”. Напротив, задача заключается в том, чтобы “добиться лучшего места для России в мировых потоках инвестиций”. Путин не раз заявлял о необходимости активного подключения России к идущим процессам глобализации, в том числе в той сфере, которую он называет важнейшей – информационной.
Следует заметить, что, по крайней мере, в концептуальном плане вопросы интеграции в мировую экономику, создания условий для привлечения инвестиций проговорены Путиным весьма детально, что однако не является предметом настоящей статьи. Скажу только, что президент однозначно высказывается за членство России во Всемирной торговой организации – шаг к такой степени открытости, в целесообразности которого сомневаются даже многие либеральные экономисты. В то же время он не собирается оставлять без внимания “проявлений недобросовестной конкуренции в отношении России на мировых рынках”.
Из многочисленных формулировок президента, описывающих общие принципы его внешней политики, я бы на сегодняшний день выделил три, которые могут претендовать на то, чтобы стать квинтэссенцией “доктрины Путина”:
Кроме того Путин подчеркивает необходимость соблюдения базовых международно-правовых принципов, среди которых выделяет суверенное равенство государств, неприменение силы, уважение прав и свобод человека, невмешательство во внутренние дела.
Что же касается институциональной основы поддержания миропорядка, то президент высказывается за “согласованные механизмы управления мировыми процессами, которые бы органично сочетали и национальные, и международные усилия”. Среди таких механизмов на первый план он ставит ООН и ее Совет Безопасности, считая необходимым усиливать их влияние и возможности. Это вполне логично, учитывая, что СБ ООН – единственная значимая международная структура, где Россия играет полноправную роль.
Пока не совсем понятно, какое место в системе внешнеполитических взглядов президента занимает концепция “многополюсного мира”. Приверженность ей звучала в выступлениях и посланиях в январе-феврале этого года, но затем эта тема фактически исчезла. То ли повода не было, то ли Путин намерен от нее отказаться. Что вообще-то было бы правильным. Концепция эта, во-первых, плохо описывает современный мир, который и так уже является “многополюсным”, и дает ложные ориентиры. Хотя США и имеют сейчас привилегированные позиции, они не являются единственным центром силы, есть и другие – Западная Европа, Япония, Китай. Проблема не в том, что мир “однополярен”, этого нет, а в том, что России самой надо еще много сделать, чтобы стать одним из полюсов. Во-вторых, концепция носит подчеркнуто антиамериканский характер, а это плохо согласуется с экономическим прагматизмом “доктрины Путина” и оценкой соответствующих угроз.
Содружество
На прямой вопрос корреспондента ОРТ о союзниках России Путин заявил: “Во-первых, все страны Содружества независимых государств. У нас есть союзники и в Европе, и их достаточно”. Из этой обязывающей фразы, а также из направленности первых шагов и географии визитов можно сделать вывод, что приоритетной внешнеполитической сферой президент считает все-таки СНГ.
Он явно не разделяет мнения тех аналитиков, которые считают Содружество безнадежно больной, не подлежащей восстановлению и доживающей свои последние дни организацией, и выступают за налаживание взаимодействия лишь с теми его участниками – Белоруссия, Армения, Казахстан, Киргизия, Таджикистан, - которые сами проявляют интерес к тесному сотрудничеству. Беспрецедентно активные контакты на украинском и узбекистанском направлениях, включение Туркменистана в перечень первых визитов говорят о стремлении президента сцементировать все СНГ, а не только его интеграционное ядро. При этом в гораздо большей степени, чем его предшественник, Путин концентрирует внимание на вопросах взаимодействия на уровне силовых структур, совместных усилий по противодействию терроризму и положения русскоязычного населения. Заметен и акцент на более прагматичное сотрудничество в экономической области, преодоление “безгалстучных” подходов ельцинской политики безграничного российского альтруизма, которая оборачивалась накоплением “висячих” долгов стран СНГ России без малейшей политической отдачи. Очевидно, что основные проблемы в отношениях с государствами на бывшем постсоветском пространстве будут связаны не столько с геополитикой, сколько с практическим решением вопросов противостояния экстремизму, прежде всего – в контексте чеченской проблемы (это наиболее сильно сказывается на контактах с Грузией и Азербайджаном) и урегулирования задолженностей.
Вместе с тем Путин не отказывается от концепции “Содружества разных скоростей”, предполагающей более высокий уровень кооперации и привилегированность партнерства с ядром СНГ.
Путин ускорил строительство Союза с Белоруссией, делая при этом упор на идентичности интересов двух стран в сфере безопасности. Его не смущают специфические особенности минского режима, и он готов идти по пути интеграции настолько далеко, насколько может себе позволить белорусская элита.
Предпринимаются шаги по реанимации Договора о коллективной безопасности 1992 г., свидетельством чего стало подписание на прошлой неделе в Минске меморандума интеграционной шестерки СНГ, где фактически предусмотрены механизмы сотрудничества, присущие классическим военным союзам. Произошло это на фоне заявлений российских официальных лиц о вероятном нанесении превентивных ударов по лагерям подготовки террористов на территории Афганистана. Даже если эти заявления были лишь пробным шаром, призванным прозондировать реакцию общественного мнения в стране и за рубежом, нельзя не заметить, что впервые постсоветская Россия декларирует возможность проецирования силы за пределы России и СНГ в защиту своих интересов и интересов союзников.
Запад – Европа
Внешнеполитические приоритеты в огромной степени зависят от цивилизационно-культурной самоидентификации. На извечный вопрос о нашей европейской, евразийской или азиатской принадлежности Путин дает исчерпывающий и в чем-то неожиданный ответ. Он, пожалуй, первый из наших лидеров, который называл Россию страной не просто европейской, а западноевропейской культуры. Тезис довольно спорный, но хорошо демонстрирующий направление мысли.
Высказывая безусловную заинтересованность в контактах с Западом, Путин дифференцированно подходит к различным группам стран и международным институтам.
Вторым после СНГ внешнеполитическим приоритетом Путина скорее всего станет если не Запад в целом, то его европейская часть. Первый визит за пределы СНГ Путин осуществил в Великобританию, в ближайшие недели он посетит Рим, Мадрид и Берлин. Президент выдвинул формулу “стабильной и неделимой” Европы и заявил о России как о “надежном, конструктивном и предсказуемом партнере в строительстве Большой Европы”.
Запад предстает в выступлениях Путина как не всегда дружественная и не очень дальновидная сила. “К сожалению, наши партнеры на Западе часто очень остаются в плену прежних представлений и рассматривают Россию как потенциального агрессора”, - сказал он корреспонденту Би-би-си. Вместе с тем никакой конфронтационной риторики в отношении Запада как такового Путин не допускает.
Большое значение Путин придает связям со странами “большой семерки”. В отношении нее президент намерен сделать то, что не удалось достичь Ельцину – превратить ее в полноценную “большую восьмерку”. В апреле Путин утвердил концепцию участия в предстоящем саммите G-8, где поставил целью впервые добиться для России права голоса по всем без исключения вопросам повестки дня.
Более сложные чувства президент испытывает к Североатлантическому альянсу. Он “с трудом представляет себе НАТО в качестве врага”, пошел, несмотря на возражения военных, на размораживание отношений с блоком, прерванных после начала бомбардировок Югославии. И даже сделал опрометчивое замечание, которое было истолковано как готовность России вступить в НАТО. Я назвал это замечание опрометчивым потому, что сама постановка вопроса о нашем членстве в альянсе нереалистична и контрпродуктивна. Туда нас все равно не примут – право вето России на решения НАТО, а они принимаются консенсусом, никто не допустит, и мало кого в Брюсселе греет идея гарантирования безопасности, скажем, российско-китайской границы. Так что заявка на вступление в альянс обернется только очередным унижением России. Более того, подобная заявка была бы справедливо расценена как фактическое признание Москвой целесообразности и обоснованности расширения НАТО и сделало бы все наши последующие возражения на этот счет беспочвенными. К счастью, идею членства в Североатлантическом блоке Путин развивать не стал.
Однако, судя по тому, что президент ждет от НАТО в качестве условия полноценного партнерства, серьезного прорыва в отношениях с блоком вряд ли можно ожидать. Путина не устраивает отсутствие равноправия во взаимодействии НАТО и России, признаков превращения альянса из военно-политической в чисто политическую организацию, наличие планов расширения и новой доктрины, предусматривающей возможность осуществления “гуманитарных интервенций” на манер операции против Югославии, которую Путин расценивает как большую ошибку и нарушение норм международного права. Поскольку настоящего равноправия не получится из-за асимметрии экономической и военно-политической мощи альянса и России, планы расширения никто не отменял, а демилитаризоваться НАТО не собирается, то стратегическое партнерство, о котором говорил президент, вряд ли материализуется.
Напротив, к сотрудничеству с Европейским Союзом Путин, по крайней мере на концептуальном уровне противопоказаний не видит. Это проявилось и в ходе только что состоявшегося саммита Россия-ЕС, на котором президент продемонстрировал готовность дать импульс развитию экономического и политического взаимодействия с Евросоюзом, являющимся главным торговым партнером нашей страны. Путин готов к “постоянному диалогу и созидательной работе” для реализации Соглашения о партнерстве и сотрудничестве и для “вывода нашего взаимодействия на новую качественную основу” в рамках новых стратегических концепций развития отношений.
Популярные в 90-е годы разговоры о том, чтобы поставить в центр европейской системы ОБСЕ при Путине как-то стихли. Возможно до тех пор, пока сохраняется инерция Стамбульского саммита, где России пришлось выдержать сражение по Чечне.
Этот же фактор обострил отношения с правозащитным Советом Европы и его парламентской ассамблеей, которая вынесла рекомендательное решение об исключение России из СЕ. Реакция Путина и его внешнеполитической команды свидетельствовало о том, что они придают все же большое значение сохранению взаимодействия с европейскими структурами. В принципе, Россия, сознавая свою правоту, могла бы действовать в старом советском ключе, напрочь игнорируя мнение остального мира и не думая о последствиях. На сей раз весь дипломатический механизм был отмобилизован для предотвращения введения каких-либо санкций, и Москва пошла на ряд уступок, разрешив присутствие международных гуманитарных организаций и наблюдателей в зоне чеченского конфликта, не допуская в то же время его интернационализации. Вместе с тем, Москва ясно дала понять, что характер двусторонних отношений с отдельными европейскими странами будет находиться в прямой зависимости от степени жесткости оценок руководством этих стран ситуации в Чечне. В этом контексте весьма показательно отсутствие видимых контактов с традиционным российским партнером – Францией, где сильны прочеченские настроения.
Путин демонстрирует большую степень иммунитета от внешних давлений. Операции в Чечне будут продолжаться до победного конца, что бы это не означало. На крупные скандалы на Западе по поводу отмывания российских денег, коррупции, “семьи”, дела Бабицкого или “Медиа-Моста” Путин предпочитает публично не реагировать, считая их “рабочими моментами” или внутренним делом России. Весьма симптоматичным был его ответ на обращение большой группы членов Конгресса США по проблемам антисемитизма и религиозной нетерпимости в России. Объявив недопустимыми любые выражения агрессивного национализма, Путин тут же вернул мяч на другую половину поля, выразив надежду “на самое решительное осуждение американскими законодателями действий руководства тех государств, в которых при попустительстве бывшим нацистам подвергаются преследованиям ветераны-антифашисты”. Намек на Латвию все поняли. Уверен, аналогичные ответы можно ожидать и на все подобного рода обращения. Вежливые, но без тени оправдания. Путин будет действовать в соответствии с собственной формулой: “Для нас неприемлема порочная практика виновности России во всем и вся”.
США – контроль над вооружениями
Путин на удивление мало высказывался публично по вопросам российско-американских отношений, и практически все, что им сказано, посвящено проблеме контроля над вооружениями. Вероятно начинающийся визит Билла Клинтона заставит нашего президента восполнить этот пробел. Пока же можно констатировать сужение повестки дня двусторонних отношений до абсолютного минимума, меня лично беспокоящее. Взаимные претензии копятся и не находят никакого разрешения. Да и в области контроля над вооружениями можно ожидать скорее кризиса, нежели прорывных решений.
Камнем преткновения, который уже не отбросишь, стало твердое намерение американской администрации начать развертывание национальной системы противоракетной обороны (НПРО) якобы для защиты от северокорейских ракет, что подрывает бессрочный договор по ПРО, который является фундаментом всех соглашений по ограничению ядерных вооружений. Ударная ратификация Госдумой договоров СНВ-2 и о запрещении ядерных испытаний, продемонстрировавшая желание Путина расчистить дорогу для дальнейшего сокращения ядерного оружия и его способность обеспечить реализацию договоренностей внутри страны, не изменила планов руководства США. Под вопросом очень скоро может оказаться судьба всех разоруженческих договоров.
В этих условиях “доктрина Путина” в области контроля над вооружениями приобретает особое значение, поскольку от ее продуманности и эффективности будет в огромной степени зависеть безопасность планеты на десятилетия вперед.
Свою базовую позицию президент формулирует следующим образом: “Установление существенно сокращенных, не угрожающих и в то же время достаточных для оборонных целей военных потенциалов государств”. Выступая за повышение эффективности нашего потенциала ядерного сдерживания, он против “сверхвооруженности”, называет новую гонку вооружений “абсолютно не нужной” и “непосильной” для России.
В вопросе о сохранении Договора по ПРО Путин, несмотря на многомесячные уговоры американской стороны, занимает совершенно железобетонную позицию: если США выходят из Договора, мы в свою очередь выйдем из всей системы договорных отношений по ограничению и контролю стратегических, обычных и, возможно, тактических вооружений, и Россия приступит к проведению самостоятельной политики в области ядерного сдерживания. Единственная возможность компромисса, которую допускает Путин – ведение переговоров в контексте достигнутых в 1997 г. и до сих пор не ратифицированных договоренностей по разграничению стратегической и нестратегической ПРО. Точка.
Оправдана ли такая позиция, покажет только время. Она безусловно оправдана, если США в итоге откажутся от развертывания НПРО, не желая разрушать все здание контроля над вооружениями, провоцировать Китай на резкое наращивание своего стратегического потенциала или внемля возражениям на планы Вашингтона со стороны европейских союзников по НАТО. Однако надежда на это – слабая. Как показывает опыт, внутриполитические предвыборные соображения в США часто берут верх над соблюдением международных договоров или мнением партнеров и союзников.
Развертывать, судя по всему, будут. И тогда у России останутся два выбора. Либо отказываться от нынешней железобетонной позиции и вступать таки в переговоры о модификации Договора по ПРО. Это – путь к потере лица и возвращение к столь навредившему нам стилю Ельцина, который после каждого грозного заявления или ультиматума неизменно шел на попятную, чем приучил Запад игнорировать нашу позицию (все равно рано или поздно от нее откажутся). В путинский стиль это явно не вписывается.
Либо действительно выходить из всех договоров, развязывая руки не только себе, но и американцам. У такого варианта есть лишь один плюс – Россия сможет иметь устраивающую ее структуру ядерных сил, например, большое количество наземных ракет с разделяющимися головными частями, которые запрещены Договором СНВ-2. Но при этом придется забыть о стратегическом паритете. В “свободном полете” США по чисто экономическим причинам смогут себе позволить содержать ядерный потенциал, многократно превосходящий российский количественно и качественно.
Не исключено, что в создавшихся условиях было бы тактически выгодно уже сейчас начать переговоры. Но не о том, чтобы “обменять” выход США из Договора по ПРО на экономические преференции для России или возможность в рамках СНВ-2 иметь ракеты с РГЧ, как предлагают некоторые эксперты. А о принципиально новом Договоре, который устанавливал бы единый потолок и для наступательных, и для оборонительных систем. Грубо говоря, хочешь разместить 100 противоракет, сократи на такое же количество число ракет. Конечно, достичь такого соглашения технически будет очень сложно, нужны длительные взвешивания и согласования. Но и спешки особой нет. Тем более, что любая договоренность о контроле над вооружениями, достигнутая со скоро уходящим на покой Клинтоном, не будет ратифицирована их сенатом. Там будут ждать следующего президента со свежей легитимностью.
Восток
Азиатское направление внешней политики Путина по своей приоритетности мало уступает западному. Контакты на Востоке может и менее интенсивны, чем с Западной Европой, но пока более активны, чем с Соединенными Штатами.
Хотя ничего обобщающего о политике в Азии Путин еще не говорил, очевидно, что этот регион рассматривается им и как большая возможность в плане наращивания партнерства, и как источник угроз.
Угрозы он видит на Юге, и связаны они с воинствующим экстремизмом, дестабилизирующим ситуацию в Центральной Азии и на Кавказе. Свою первейшую цель он видит в том, чтобы “разбить те международные банды, которые были созданы с помощью радикальных сил, базирующихся сегодня в Афганистане и вообще в этом регионе мира”. Похоже, Путин готов принять на Россию роль мирового форпоста в борьбе с исламским экстремизмом.
На остальных восточных направлениях доминирует приверженность к добрососедству.
Однако обращает на себя внимание отсутствие большой дипломатической активности в отношениях с Китаем, о котором Ельцин еще недавно говорил как о самом главном стратегическом партнере, а также с Индией, называвшейся Евгением Примаковым ключевым партнером в создании треугольника “Москва-Пекин-Дели”. Что это – изменение стратегической ориентации во имя реализации европейской цивилизационной идеи или временное затишье, связанное с необходимостью проработки всего сложного комплекса вопросов дальнейшего сближения с двумя азиатскими гигантами? Скорее второе. Исходя из общей логики политики Путина, трудно допустить, чтобы он принес отношения с Китаем и Индией в жертву налаживанию связей с Западом, даже если Запад будет на этом очень настаивать.
В случае с Ираном возражения Соединенных Штатов против сотрудничества России с этой страной в строительстве ядерных реакторов не возымели особого действия. Напротив, соглашение о таком сотрудничестве было продлено, а сам Путин заявил о недопустимости чьих-либо попыток вытолкнуть нас с иранского рынка. При этом президент ужесточил контроль за возможной утечкой чувствительных технологий военного назначения и предупредил оборонщиков, что “спрос за утечку технологий будет строгий”.
После длительного перерыва российская дипломатия, преодолев в себе столь неуместный в Азии либерально-правозащитный уклон, возобновила прямые контакты с северокорейским руководством. Визит Игоря Иванова в Пхеньян дает России шанс стать игроком в стратегически важном для всего АТР процессе межкорейского урегулирования, от которого она оказалась отстраненной (впрочем, почти добровольно) на протяжении 90-х годов.
Активизировалось коспонсорство России в ближневосточном урегулировании, которое Путин предложил осуществлять на принципах признания бесперспективности дальнейшей взаимной конфронтации и формирования системы коллективной безопасности и сотрудничества при соответствующих международных гарантиях.
Думаю, наибольшие душевные сложности президент испытывает сейчас в отношениях с новым японским руководством. Как и премьер-министр Мори, который демонстративно нанес свой первый зарубежный визит в Россию, Путин является безусловным сторонником сближения двух стран и развития провозглашенного “созидательного партнерства”. Но над Путиным, как и над всеми российско-японскими отношениями, висит дамокловым мечом безответственное обязательство Ельцина заключить мирный договор (читай – отдать Южные Курилы) в 2000 г. Очевидно, что по многим нашим внутриполитическим причинам такое развитие событий трудно предположить, и значит сейчас надо принимать поистине титанические дипломатические усилия, чтобы не въехать в кризис отношений. Пока же президент предлагает действовать в соответствии с туманной формулой “развития связей и сотрудничества по всем направлениям в сочетании с продолжением поиска путей решения имеющихся проблем”.
Российская внешняя политика при Путине будет активной, открытой, неизоляционистской, независимой, многовекторной, прагматической и экономизированной. От президента не стоит ожидать резких перемен, уступок, извинений и оправданий. Он будет держать слово и соблюдать достигнутые договоренности. Главное, внешняя политика Путина, в отличие от его предшественника, будет куда более предсказуемой.
В.Никонов